Остались только стены: именно то, что и требовалось убийцам. Все шло по тщательно разработанному плану, который не под силу осуществить отдельным фанатикам. Работали профессионалы. Оставьте все бредовые теории об исламистах, анархистах, атеистах, «черных блоках» и прочих. Они могли быть полезными идиотами, но не организаторами. Причина как всегда проста – ДЕНЬГИ. Карл Маркс утверждал, что капитал при 50 процентах прибыли положительно готов сломать себе голову, при 100 процентах он попирает все человеческие законы, а при 300 процентах нет такого преступления, на которое он не рискнул бы, хотя бы под страхом виселицы. А здесь речь шла о столь грандиозной сделке, что совершить злодеяние, подобное Герострату, и сжечь величайшее сокровище человечества представлялось сущим пустяком. Мало ли пожаров на свете полыхает.

А теперь Нотр-Дам стал модным местом. Отмытые пожарными древние стены на фоне медленной зеленоватой Сены – отличное место для селфи. Набережная забита влюбленными парочками со всего мира, которые со счастливыми идиотскими улыбками снимаются на фоне тяжелораненого храма. Есть такой сорт обывателей, которые и на кладбище чувствуют себя преотлично, а могилы для них – просто антураж.

Первый звонок прозвенел, когда прокурор Парижа Реми Хейтц уже на следующий день(!) после пожара заявил, что версия о преднамеренном поджоге не рассматривается. А ведь Собор еще догорал, в него даже нельзя было войти! Ну, вот, представьте, что в Москве полыхает (не дай Боже!) какое-нибудь историческое здание, а Следственный комитет беспечно заявляет, что, мол, нечего тут рассуждать. Какое еще преступление? Да кто-то бычок не додавил. Это при том, что во всех прокуратурах мира принята осторожная формула: следствие рассматривает ВСЕ возможные версии трагедии.

В тот же день, 16 апреля случился еще один скандал. Во время интервью знаменитому журналисту Дэвиду Пужадасу бывший главный архитектор Нотр-Дама Бенджамин Мутон, проработавший там тринадцать лет, сделал ряд резких заявлений. Что его поразила необыкновенная скорость распространения пожара. Что восьмисотлетний дуб - это вам не спички, это как камень. Что в соборе перед его уходом на пенсию заменили всю систему электрики, поэтому случай короткого замыкания полностью исключен. Также были установлены самые совершенные детекторы дыма и система пожарной сигнализации. Кроме того, два человека 24 часа в сутки дежурят и обходят здание дозором. В отношении исторических зданий существуют самые высокие стандарты безопасности, поэтому статистика их возгораний приближается к нулю. (Речь не идет о намеренных актах вандализма). И что вообще-то с XIII века Бог миловал, и ничего с Нотр-Дамом не случалось.

Журналист Пужадас заявил, что источников возгорания было два. На что архитектор Мутон заявил, что точно знает только об одном. НО ТАМ НЕ ВЕЛИСЬ РЕСТАВРАЦИОННЫЕ РАБОТЫ. ВООБЩЕ. То есть там в принципе не могли находиться рабочие. Ему пришлось дважды повторить эту фразу, чтобы дошло до людей в студии.

- А потом они оба, - и журналист Пужадас, и архитектор Мутон, - исчезли, - заявил мне журналист Димитрий де Кошко. – Испарились.

- То есть как?! – от удивления я даже отставляю бокал с легким провансальским вином. Зато Димитрий (как все мужчины, любитель сладкого) наслаждается «неполиткорректным» пирожным под названием «голова негра». Он подмигивает пожилой официантке, и та приносит ему шоколадную «голову, которую нельзя называть». Даром что на соседнем диване в кафе уютно расположился африканец.

- Оставьте вы ваш шоколад, - в нетерпении говорю я. – Куда они исчезли?

- А никто не знает. У архитектора выключен телефон, а его секретарша отвечает, что он срочно уехал в командировку в Китай (замечу, человек на пенсии). А вот журналист Пужадас просто исчез из эфира.

- То есть как? Он же суперзвезда, брал интервью у всех президентов. Это не мелкая сошка.

- Просто власти не хотели даже тени сомнений. Журналисты струсили. Наша профессия тяжело больна. Любого, кто пытается задавать вопросы о поджоге, свои же коллеги обзывают конспирологом и популистом. В газетах – молчание. Ни слова о расследовании.

- Ну, почему же? Следователи даже предъявили сигаретные окурки.

- Вопросов масса. Почему закрыли мост из Латинского квартала, и пожарные машины застряли? Почему вообще не сразу выехали? В одной из башен были замечены «неустановленные личности». Что они там делали? Кто они?

- Меня больше всего интересует «чудо», которым восхищаются все мировые медиа. Мол, это божье вмешательство, что знаменитые статуи, картины и большинство сокровищ успели спасти. Причем заранее.

- А меня интересует, какой жидкостью год назад обработали все дерево в соборе. Якобы защитным гелем.

- Но ведь архитектор Нотр-Дама Бенжамин Мутон прямо заявил, что такой древний дуб не проходит противопожарной обработки. Не имеет смысла. Он не способен впитывать жидкость. Так с чем же мы имеем дело? – бледнею я. – С государственным терактом? Но зачем?!

Мой старый друг Ален Эскада, председатель европейской католической партии Civitas, аккуратно раскладывает на столе бумаги, схемы, списки. Этот тихий, маленький человек – один из самых ярых борцов за христианство.

- Кто вы? Чего вы хотите? - высокий мужчина в очках настороженно рассматривает меня.

- Я русская журналистка. Хотела узнать, что случилось с церковью Сен-Сюльпис 17 марта? Ее подожгли? А кто вы?

Лицо моего собеседника остается напряженным.

- Меня зовут Кристоф. Я менеджер церкви. Есть у нас и такая должность. Да, сгорела куча тряпок перед дверью во время органного концерта. Может быть, вещи какого-то клошара. Не думаю, что это намеренно. Вас наверняка интересует Нотр-Дам. Но в наших медиа – это омерта.

Французское государство ненавидит церковь. Оно грабило ее дважды. Первый раз во время французской революции. Потом в 1905 году, когда социалисты национализировали все церкви. Теперь все храмы принадлежат государству. Даже если я найду миллиардера, который захочет реконструировать Сен-Сюльпис, он не сможет этого сделать без специального разрешения бюрократов. Долгое время церковь выполняла социальные функции: учила, воспитывала, лечила, кормила нищих. Но шаг за шагом государство разрушило религиозные институты и взяло все функции на себя, хоть это и было страшно дорого. Вы ведь тоже в России через это прошли.

- Верно. Но после перестройки государство вернуло церкви ее имущество.

- Вот как? А у нас презрение к церкви лишь нарастает. Все меньше прихожан. Процветает радикальный атеизм.

- Зато Франция активно поддерживает мусульман. Вы не видите в этом противоречия?

- Вижу. Я согласен, что это выглядит абсурдным, но это лишь внешнее впечатление. Есть и замысел, и направляющая сила. Да, когда в стране пять миллионов безработных, а вы приглашаете мигрантов, в этом нет логики. Но на самом деле есть, - вы снижаете среднюю заработную плату до минимума. Люди вынуждены работать за копейки. Или возьмем целенаправленное агрессивное разрушение семьи, этой великой системы поколений – от прадедов к правнукам. Семья – это сила. Но как социальный проект она мешает глобалистам. Семьей трудно управлять. Нужны индивидуалисты, одиночки, потребители, эгоисты, свободные от обязательств. Они слабы и легко управляемы. В этом смысле религия для глобалистов еще более опасна. Она снимает с людей духовную узду.

В майское воскресное утро площадь Святого Августина окружает множество полицейских машин. Нас, пришедших на уличную мессу, не более двухсот человек. Все французские медиа демонстративно проигнорировали эту публичную акцию.

Внезапно на улицу на коне выезжает девушка в шлеме и в латах в сопровождении двух оруженосцев. Именно она возглавит процессию восторженных почитателей к золотому памятнику Жанны Д'Арк напротив Лувра.

Демонстрация движется по центру Парижа, и ей аплодируют восторженные туристы. Однако, я с грустью замечаю, что очередь в магазин ИКЕА куда больше, чем процессия моих новых товарищей. Но их лозунги становятся все более дерзкими: «Мы хотим знать правду о Нотр-Даме!», «Хватит христианофобии!», «Остановите миграцию!», «Франция! Христианство! Это навсегда».

Я знакомлюсь с молодым отцом Лаврентием, который пытается говорить со мной по-русски и довольно чисто.

- Где вы учили русский?

- Здесь и сам, - с детской улыбкой объясняет он. – У меня много русских друзей, и я влюбился в Россию, даже ни разу не побывав в ней. Мне кажется, это особенная страна. И мне захотелось выучить ваш язык.

Мы идем с демонстрации, и мой переводчик советует бросить мне флаг в ближайшую урну.

- Почему? – удивляюсь я. – Это некрасиво. Мне его доверили.

- Кто? Жанна Д'Арк? И здесь уже нет полиции, чтобы тебя защитить, и полно придурков.

- Отобьюсь! Древко у флага тяжелое, металлическое.

«Если есть на свете Дьявол, то он не козлоногий рогач, а Дракон о трех головах, и головы эти – Хитрость, Жадность, Предательство. И если одна прикусит человека, то две другие доедят его дотла». Так говорил Глеб Жеглов.

- Да, именно жадность привела к тому, что теперь у Франции есть свое 11 сентября, - говорит знаменитый журналист и диссидент Ален Сораль. – Только в Нью-Йорке среди руин нашли свеженький паспорт террориста, а у нас на пепелище – сигаретные окурки. Вообразите, как десятилетиями капиталисты наблюдали, что 15 миллионов человек ежегодно и совершенно бесплатно посещают прекрасный остров Сите и молятся в Нотр-Даме. То есть это самое популярное место в самом посещаемом городе мира! А ведь Сите может стать островом элитарного туризма. Ночные клубы, коммерческие центры, элитная недвижимость, самые шикарные рестораны, люксовые магазины.

- Но почему молчит ЮНЕСКО?! Она УЖЕ не исключает модернизацию Собора и применение новых технологий?

- А что из себя представляет ЮНЕСКО? Сколько у нее дивизий? Есть ли у нее армия? Там ничего нет, кроме болтовни. Неужели вы думаете, что там нет УДОБНЫХ людей? Они уже на все согласны.

- Но ведь Нотр-Дам это церковь!

- Нет, это государственное здание. Католицизм и так лежит в руинах. Нет прихожан, чтобы его защищать. Систематически десятилетиями в СМИ шла пропаганда, что все священники педофилы и гомосексуалисты, что они позорят свое звание. Фактически шла сатанизация католиков: «Рим должен быть разрушен». Пожар все приготовил для трансформации Нотр-Дама из церкви в туристическое место и для его десакрализации. А за пять лет, пока будет идти якобы «восстановление», люди уже и забудут, что когда-то в Нотр-Даме служились мессы.

- Но ведь невозможно восстановить Собор за пять лет!

- Конечно, нет! А вот сделать из него модное место аккурат под Олимпиаду 2024 года, которая должна пройти в Париже, - очень даже возможно. Там множество древних подземелий, в которых устроят стриптиз-клубы и ночные шоу. Будут рестораны на воде. Это громадный проект!

- Но весь мир жертвует деньги на Нотр-Дам! – восклицаю я. – Все газеты восхищаются, что две еврейские соперничающие семьи миллиардеров Арно и Пино пожертвовали деньги на христианский храм!

Месье Сораль усмехается.

- Это не пожертвования. Это ИНВЕСТИЦИИ. Не забудьте, что именно семья Арно (они владеют брендом Louis Vitton) стояла у истоков проекта 2016 года о реконструкции острова Сите. И обеим семьям обещали скостить 60 процентов налогов. Они рассчитывают на крайне выгодные сделки. Вообще французские власти считают, что Париж надо сделать дорогим городом.

- Да куда уж дороже! – удивляюсь я. – Бешеные цены и бандитский сброд на улицах.

- А вот его как раз и выселят в пригороды. Сами уедут из-за непомерных цен. И не только мигранты, но и коренные парижане. Станут обслуживающим персоналом для сливок общества.

Я стою перед красным кирпичным зданием недалеко от Сен-Дени и думаю, где бы наскоро перекусить. В кебабе «Стамбул», в марокканской забегаловке или в ресторане «Ла Гондола». В ресторане меня встречают любезно: «Заходите через несколько дней. Мы откроем здесь ночной клуб».

- Ты только не пиши мою фамилию, - просит мой новый знакомый Тьерри. – Просто скажи, что я работаю в газете Present.

- Но это смешно! Мы во Франции, а не в Саудовской Аравии.

- Франция – государство тоталитарного режима. Здесь нет оппозиции. А знаешь, как его установили? Очень просто. С 1999 года под маской борьбы с коррупцией правительство заявило, что будет финансировать все политические партии и СМИ. Фактически у нас государственные медиа. Как когда-то было в СССР. У нас маленькая диссидентская газета, и мы получаем гроши. А если бы мы подпевали Макрону, нас отлично бы финансировали.

Ни для кого не секрет, что на острове Сите готовится урбанистический проект, такой исторический «Диснейленд», большой парк религиозных аттракционов, но только без религии. Для этого не жалко было и Нотр-Дама. Его сожжение – это метафизическое и символическое убийство христианской традиции.

- Согласна. Им это удалось. Но что они будут делать с исламом? Это люди твердой веры и крепких устоев. И даже фанатичные в своей религии.

- Они уже с ними разбираются. Да, есть, скажем, 500 фанатиков, и все под контролем спецслужб. Если надо напугать, их натравят на толпу. Остальные уже давно прикормлены социальными пособиями, бесплатной медициной и образованием. Государство очень искусно использует этнические конфликты между марроканцами, алжирцами и тунисцами. Там постоянная вражда. Потом, давай откровенно. Какие великие научные или технические открытия совершили мусульмане за последние тридцать лет во Франции? Никаких. Их так и держат в гетто, как стадо, кормят и поят. Государство использует их только для контролируемого хаоса, чтобы держать коренных французов в вечном страхе.

- Так ради чего убили Нотр-Дам?

- А для чего большевики превратили самый большой храм России в бассейн? Собор Парижской Богоматери разрушен для создания нового глобалистского проекта и нового мультикультурного общества, где не будет сакральности, религий и традиций. Новый Нотр-Дам станет языческим храмом поклонения деньгам и власти элит. Новой Вавилонской башней.